ДРАМАТУРГИЯ А. П. ЧЕХОВА. «ВИШНЕВЫЙ САД»

Материалы подготовлены магистранткой 2 года обучения Наврузбековой Э.

Становление художественного таланта Чехова протекало в период глухого безвременья 80-х годов, когда совершался драма­тический болезненный перелом в миросозерцании русской интел­лигенции. Народническая «религия» жизни, еще недавно царив­шая безраздельно в умах семидесятников, теряла живую душу, застывала, превращаясь в схему и догму, лишенную окрыляюще­го внутреннего содержания

Чем более пристально вглядывался Чехов в застывающую в самодовольстве и равнодушном отупении жизнь, тем острее и проницательнее чувствовал он пробивающиеся сквозь нее к све­ту, еще подземные толчки новой жизни, с которой писатель и заключил «духовный союз». Какой будет она конкретно, он не знал, но чувствовал, что в основе ее должна быть такая «общая идея», которая не усекала бы живую полноту бытия, а, как свод небесный, обнимала бы ее.Чехову не суждено было написать роман, но жанром, синте­зирующим все мотивы его творчества, стала «новая драма». Именно в ней наиболее полно реализовалась чеховская концеп­ция жизни, особое ее ощущение и понимание .

Общая характеристика «новой драмы»

Чеховские драмы пронизывает атмосфера всеобщего неблаго­получия. В них нет счастливых людей. Героям их, как правило, не везет ни в большом, ни в малом: все они в той или иной сте­пени оказываются неудачниками. В «Чайке», например, пять историй неудачной любви, в «Вишневом саде» «недотепистость» — характерный признак всех действующих лиц.

Всеобщее неблагополучие осложняется и усиливается ощуще­нием всеобщего же одиночества. В драме Чехова царит особая атмосфера глухоты — глухоты психологической. Люди слишком поглощены собственными бедами и неудачами, а потому они пло­хо слышат друг друга. Общение между ними с трудом переходит в диалог. При взаимной заинтересованности и доброжелательстве они никак не могут пробиться друг к другу, так как больше «раз­говаривают про себя и для себя».

Это порождает и особое чувство драматизма жизни. Зло в пьесах Чехова измельчается, проникая в будни, растворяясь в повседневности. Поэтому у Чехова очень трудно найти явного виновника и конкретный источник человеческих неудач. Откро­венный и прямой носитель общественного зла в его драмах отсут­ствует. Возникает ощущение, что в нескладице отношений между людьми в той или иной степени повинен каждый в отдельности и все вместе. А значит, зло лежит в самих основах жизни общест­ва, в самом сложении ее. Жизнь в тех формах, в каких она су­ществует сейчас, как бы отменяет самое себя, бросая тень обре­ченности и недоконченности на всех людей, на всех непосредстственных ее участников.

Поэтому в пьесах Чехова приглушены конфликты, отсутствует принятое в классической драме четкое деление героев на поло­жительных и отрицательных. Даже «пророк будущего» Петя Трофимов в «Вишневом саде» одновременно и «недотепа» и «об­лезлый барин», а выстрел дяди Вани в профессора Серебрякова — промах не только в буквальном, но и в более широком, символи­ческом смысле.

Особенности поэтики чеховских драм

Прежде всего, Чехов разрушает сквозное действие (ключевое событие), организующее сюжетное единство классической русской и западноевропейской драмы. С исчезновением его сюжетные линии отдельных героев в пьесах Чехова децентрализуются. Одна­ко драма при этом не рассыпается, а собирается на основе иного, внутреннего единства. Судьбы героев, при всем их внешнем раз­личии и при всей их сюжетной самостоятельности, «рифмуются», перекликаются друг с другом, сливаются в общем «оркестровом» звучании. Из множества разных, параллельно развивающихся жизней, из множества голосов различных героев вырастает еди­ная «хоровая» судьба, формируется общее всем настроение. Вот почему часто говорят о «полифоничности» чеховских драм и даже называют их «социальными фугами», проводя аналогию с музы­кальной формой, где звучат и развиваются одновременно от двух до четырех музыкальных мелодий.

«С исчезновением сквозного действия в пьесах Чехова устраня­ется и классическая одногеройность — сосредоточенность драматургического сюжета вокруг главного, ведущего персонажа. Уничтожается привычное деление героев на главных и второстепенных, каждый ведет «свою партию», а целое, как в хоре без солиста, рождается в созвучии многих равноправно звучащих голосов и подголосков.

Чехов приходит в своих пьесах и к новому раскрытию драма­тургического характера. В классической драме герой выявлял себя в поступках и действиях, направленных к достижению поставленной цели. Поэтому классическая драма вынуждена была, по словам Белинского, всегда спешить, а затягивание действия влекло за собой неясность, непрорисованность характеров, то есть превращалось в антихудожественный факт.

Чехов открыл в драме новые возможности изображения ха­рактера. Он раскрывается не в борьбе за достижение цели, а в переживании противоречий бытия. Пафос действия сменяется па­фосом раздумья. Возникает неведомый классической драме че­ховский «подтекст», или «подводное течение». В чем его суть?

У героев Чехова, смыслы слова размыты, люди никак в слово не умещаются и словом исчерпаться не могут. Здесь важно другое: тот скрытый душевный подтекст, который герои вкладывают в слова. Вот почему клики трех сестер «В Москву! В Москву!» отнюдь не означают Москву с ее реальным конкретным адресом. Это тщетные, но настойчивые попытки героинь прорваться в иную жизнь с иными отношениями между людьми. То же в «Вишневом саде».

В таланте схватывать потаенный драматизм будней жизни Че­хову помог во многом русский классический роман, где жизнь раскрывалась не только в «вершинных» ее проявлениях, но и во всей сложности ее неспешного вседневного течения. Чехова тоже интересует не итог, а сам процесс медленного созревания драма­тических начал в повседневном потоке жизни. Это не значит, ко­нечно, что в его пьесах нет столкновений и событий. И то и дру­гое есть и даже в большом количестве. Но особенность чеховского мироощущения в том, что столкновения, конфликты отнюдь не разрешают глубинных противоречий бытия и даже не всегда касаются их, а потому и не подводят итогов, не развязывают ту­гие жизненные узлы

Проблематика и поэтика комедии Чехова «Вишневый сад»

Чехов назвал «Вишневый сад» комедией. В своих письмах он неоднократно и специально подчеркивал это. Но современники воспринимали его новую вещь как драму. Станиславский писал: «Для меня «Вишневый сад» не комедия, не фарс — а трагедия в первую очередь». И он поставил «Вишневый сад» именно в та­ком драматическом ключе.

Не секрет, что жанр комедии вовсе не исключал у Чехова серьезного и печального. «Чайку», например, Чехов назвал коме­дией, но это пьеса с глубоко драматическими судьбами людей. Да и в «Вишневом саде» драматург не отрицал драматической тональности: он заботился, чтобы звук «лопнувшей струны» был очень печальным, он приветствовал грустный финал четвертого акта, сцену прощания героев, а в письме к актрисе М. П. Лилиной, исполнявшей роль Ани, одобрил слезы при словах: «Про­щай, дом! Прощай, старая жизнь!»

Но в то же время, когда Станиславский обратил внимание, что в пьесе много плачущих, Чехов сказал: «Часто у меня встречают­ся <ремарки> «сквозь слезы», но это показывает только на­строение лиц, а не слезы». В декорации второго акта Станислав­ский хотел ввести кладбище, но Чехов поправил: «Во втором акте кладбища нет, но оно было очень давно. Две, три плиты, лежащие беспорядочно,— вот и все, что осталось».

Значит, речь шла не о том, чтобы устранить из «Вишневого сада» грустный элемент, а о том, чтобы смягчить его оттенки. Чехов подчеркивал, что грусть его героев часто легковесна, что в их слезах подчас скрывается обычная для нервных и слабых людей слезливость. Сгустив драматические краски, Станислав­ский, очевидно, нарушил чеховскую меру в соотношении драма­тического с комическим, грустного со смешным. Получилась драма там, где Чехов мечтал о лирической комедии.

Определенные сочувственные ноты есть у Чехова и в изображе­нии Лопахина. Он чуток и добр, у него интеллигентные руки, ой делает все возможное, чтобы помочь Раневской и Гаеву удержать имение в их руках. Чехов дал повод другим исследователям го­ворить о его «буржуазных симпатиях». Но ведь в двойном че­ховском освещении Лопахин далеко не герой: в нем есть деловая прозаическая бескрылость, он не способен увлекаться и любить, в отношениях с Варей Лопахин комичен и неловок, наконец, он и сам не доволен своей жизнью и судьбой.

Таким образом, все герои у Чехова даются в двойном освеще­нии; автор и сочувствует некоторым сторонам их характеров, и выставляет напоказ смешное и дурное — нет абсолютного носите­ля добра, как нет и абсолютного носителя зла. Добро и зло пре­бывают здесь в разреженном и растворенном в буднях жизни су­ществовании.

На первый взгляд, в пьесе представлена классически четкая расстановка социальных сил в русском обществе и обозначена перспектива борьбы между ними: уходящее дворянство (Ранев­ская и Гаев), поднимающаяся и торжествующая буржуазия (Ло­пахин), новые революционные силы, идущие на смену дворянству и буржуазии (Петя и Аня). Социальные, классовые мотивы встре­чаются и в характерах действующих лиц: барская беспечность Раневской и Гаева, буржуазная практичность Лопахина, револю­ционная окрыленность Пети и Ани.

Однако центральное с виду событие—борьба за вишневый сад — лишено того значения, какое отвела бы ему классическая драма. Конфликт, основанный на социальной борьбе, в пьесе Че­хова приглушен. Лопахин, русский буржуа, 'лишен хищнической хватки и агрессивности по отношению к дворянам Раневской и Гаеву, а дворяне — всякого сопротивления Лопахину. Получается так, словно бы имение само плывет ему в руки, а он как бы не­хотя покупает вишневый сад.

В чем же главный узел драматического конфликта? Вероятно, не в экономическом банкротстве Раневской и Гаева. Ведь уже в самом начале драмы у них есть прекрасный вариант экономиче­ского процветания, предложенный по доброте сердечной тем же Лопахиным: сдать сад в аренду под дачи. Но герои от него отказываются. Почему? Очевидно, потому, что драма их сущест­вования более глубока, чем элементарное разорение, глубока на­столько, что деньгами ее не поправишь и угасающую в героях жизнь не вернешь.

С другой стороны, и покупка вишневого сада Лопахиным то­же не устраняет более глубокого конфликта этого человека с ми­ром. Торжество Лопахина кратковременно, оно быстро сменяется чувством уныния и грусти. Этот странный купец обращается к Раневской со словами укора и упрека: «Отчего же, отчего вы ме­ня не послушали? Бедная моя, хорошая, не вернешь теперь». И как бы в унисон со всеми героями пьесы Лопахин произносит со слезами знаменательную фразу: «О, скорее бы все это прошло, скорее бы изменилась как-нибудь наша нескладная, несчастливая жизнь».

Здесь Лопахин впрямую касается скрытого, но главного источ­ника драматизма: он заключен не в борьбе за вишневый сад, а в субъективном недовольстве жизнью, в равной мере, хотя и по-разному, переживаемом всеми без исключения героями «Вишне­вого сада». Эта жизнь идет нелепо и нескладно, никому не при­носит она ни радости, ни ощущения счастья. Не только для ос­новных героев несчастлива эта жизнь, но и для Шарлотты, одино­кой и никому не нужной со своими фокусами, и для Епиходова с его постоянными неудачами, и для Симеонова-Пищика с его вечной нуждою в деньгах.

Драма жизни заключается в разладе самых существенных, корневых ее основ. И потому у всех героев пьесы есть ощущение временности своего пребывания в мире, чувство постепенного ис­тощения и отмирания тех форм жизни, которые когда-то казались незыблемыми и вечными. В пьесе все живут в ожидании неотвра­тимо надвигающегося рокового конца. Распадаются старые осно­вы жизни и вне и в душах людей, а новые еще не нарождаются, в лучшем случае они смутно предчувствуются, причем не только молодыми героями драмы. Тот же Лопахин говорит: «Иной раз, когда не спится, я думаю: господи, ты дал нам громадные леса, необъятные поля, глубочайшие горизонты, и, живя тут, мы сами должны бы по-настоящему быть великанами...»

Символична и кольцевая композиция пьесы, связанная с мо­тивом опоздания сначала к приходу, а потом и к отходу поезда. Чеховские герои глуховаты по отношению друг к другу не потому, что они эгоисты, а потому, что в их ситуации полнокровное обще­ние оказывается попросту невозможным. Они бы и рады досту­чаться друг до друга, но что-то постоянно «отзывает» их. Герои слишком погружены в переживание внутренней драмы, с грустью оглядываясь назад или с тревогами и надеждами всматриваясь вперед. Настоящее остается вне сферы главного их внимания, а потому и на полную взаимную «прислушливость» им просто не хватает сил.

Перед лицом надвигающихся перемен победа Лопахина — ус­ловная победа, как поражение Раневской — условное поражение. Уходит время для тех и других. Есть в «Вишневом саде» что-то от чеховских интуитивных предчувствий надвигающегося на него рокового конца: «Я чувствую, как здесь я не живу, а засыпаю или все ухожу, ухожу куда-то без остановки, как воздушный шар» (П.,IX, 105). Через всю пьесу тянется этот мотив ускользающе­го времени. «Когда-то мы с тобой, сестра, спали вот в этой самой комнате, а теперь мне уже пятьдесят один год, как это ни стран­но...»— говорит Гаев. «Да, время идет»,— вторит ему Лопахин.

Добро тайно светит повсюду, но солнца нет — пасмурное, рассеянное освеще­ние, источник света не сфокусирован. В финале пьесы есть ощу­щение, что жизнь кончается для всех, и это не случайно. Люди «Вишневого сада» не поднялись на высоту, которой требует от них предстоящее испытание.

Черты новаторства в пьесе Чехова «Чайка»

На путь драматургического новаторства Чехов вступил в пьесе «Чайка». 17 октября 1896 года на сцене императорского Александрийского театра в Петербурге состоялась премьера спектакля. В главных ролях были заняты ведущие актеры. А. П. Чехов, к тому времени уже известный и признанный прозаик, был недоволен тем, что он видел на репетициях, и не ожидал успеха. Но действительность превзошла его наиболее плохие ожидания. Премьера «Чайки» вошла в историю театра как неслыханный провал. Чехов решил больше никогда не ставить эту пьесу и не обращаться к драматургии. Но лишь через два года эта самая «Чайка» станет чуть ли не наибольшим успехом Чехова.

Новаторство «Чайки» оказалось в первую очередь в том, что она строилась не на драматическом действии, а на глубоком психологическом анализе характеров. Чехов-Писатель открыл трагедию будничности. Чехов-Драматург показал эту трагедию в сценических образах, художественно возможных, психологически точных. Он изображает не событие, а людей, чье поведение, жизненное позиция становится фактором определенных событий. О сценическом действии Чехов говорил так: «Пусть на сцене все будет так же сложно и вместе с тем так просто, как и в жизни».

Основная идея «Чайки» - утверждение мысли о неразрывной связи писателя с действительностью, являющейся подлинным источником его творчества, об активном гражданском общественном долге художника. Подлинные причины обмельчания искусства - в отрыве художника от народа, от жизни его родины. И если этот отрыв серьезен, начинается разложение искусства. Тогда-то из-под пера художника и начинает появляться «что-то странное, неопределенное, порой даже похожее на бред».

Любовь, охватившая почти всех героев, составляет главное действие «Чайки». Но не меньшую силу имеет и преданность её героев искусству. И это чувство, пожалуй, оказывается выше любви, оказывается самым сильным стимулом для поступков главных действующих лиц.

У Чехова нет единственного главного героя. Но это не означает того, что все действующие лица равноценны. Просто действие строится так, что все время какой-то один персонаж на миг всецело овладевает вниманием читателя и зрителя. Можно сказать, что пьесы зрелого Чехова строятся по принципу непрерывного выхода на главное место то одного, то другого героя.

Внешне яркие сценические действия не привлекают Чехова. Например, в пьесе есть, по меньшей мере, два эпизода, которые в традиционной драматургии были бы обыгранными. Первый - попытка Треплева покончить жизнь самоубийством после провала его спектакля и «измены» Нины. Второй - самоубийство Треплева в финале пьесы. Чехов же выносит эти сценически «удобные» эпизоды за сцену. Такой отказ от эффектных сцен была подчинена авторскому замыслу: показать характеры людей, их отношения, проблемы, которые возникают по недоразумению между людьми.

Всех без исключения героев Чехов объединяет в единую систему, где каждый имеет свою задачу в творческом замысле автора. Поэтому он избегает внешних эффектов и принуждает внимательно следить за всеми героями. Язык каждого персонажа имеет «подтекст», который предоставляет всей пьесе богатство содержания, художественную правдивость и убедительность.

Особую роль в чеховских пьесах играют паузы. В третьем действии, например, Нина и Тригорин прощаются перед отъездом. Нина дарит ему медальон. Тригорин обещает помнить девушку такой, которой увидел ее впервые. «Мы разговаривали … еще тогда на скамье лежала белая чайка». Нина задумчиво повторяет: «Да, чайка…». Пауза. «Больше нам говорить нельзя, сюда идут…». Зритель во время паузы припоминает предыдущий разговор героев. Пауза создает определенное эмоциональное напряжение, зритель будто ожидает, что герои объяснят, раскроют что-то очень важное, а этого не происходит. И зритель сам должен додумать, что скрывается за этим молчанием.

Композиция произведения классическая. Пьеса делится на четыре действия. 

1.     Первое действие выделено под экспозицию, в которой раскрывается предыстория, а также представляются основные действующие персонажи. 

2.     Во втором действии происходит завязка, начинает оформляться основной конфликт. 

3.     Третье действие отведено под кульминацию, когда конфликт достигает наивысшей точки. 

4.     Четвёртое действие – финал, в котором конфликт разрешается, а все сюжетные линии приходят к логическому завершению.

Главная особенность чеховского конфликта в пьесе «Чайка» заключается в том, что на первый взгляд никакого конфликта в пьесе нет. Персонажи спорят, иногда ругаются между собой, но в итоге это никак не влияет на их отношения, потому что на протяжении всей пьесы главные герои борются с самими собой, своими сомнениями и желаниями.

Основной конфликт «Чайки» — столкновение мечты Нины и реальности: ее бездарности и ложной надежды на любовь с Тригориным.

 «Чайка», как и все большие пьесы Чехова, по жанру, определенным автором, - комедия. По традиционному определению это быстрее трагедия или драма, то есть драматургическое произведение, где раскрываются нерешенные моральные проблемы, которые приводят к гибели персонажей. Называя свое произведение комедией, Чехов будто подчеркивает, что «главная героиня» его пьесы - будничность, которая расточает лучшие человеческие чувства и отношения, которая разрушает личность и делает характеры мелочными, почти комическими. Таким возникает перед нами известный писатель Тригорин. Он не воспринимает жизнь со всей ее радостью и трагедиями, он лишь посторонний наблюдатель, и все, что происходит вокруг и с ним, для него лишь «сюжет для небольшого рассказа». Аркадина - талантливая актриса, которая может передать на сцене любые высокие чувства, а в будничной жизни ей жаль денег даже для сына и брата, она равнодушна ко всему, кроме собственного успеха. Неслучайно Треплев в своей последней реплике, когда уже решил покончить жизнь самоубийством, говорит о том, что маму может огорчить встреча с Ниной. Он будто не верит, что его смерть мать воспримет трагически.

Чехов распространил принцип открытого финала и незавершенного времени на драматургию, т. е. на тот литературный род, в котором это сделать было труднее всего и который настоятельно требует временной и событийной замкнутости